3 недели спустя.
Я на ощупь закрыл входную дверь, взял трость и стал спускаться по лестнице. Ноги путались, я пару раз оступился, но успел ухватиться за перилла. Передохнув на 4 этаже (жил я на 9), я продолжил спускаться.
Никогда не обращал внимания на мусор в подъезде. И всегда не понимал, почему мама каждый раз так неистово ругается. А тут понял – правильно делает.
Знаете такие блестящие пакеты от чипсов и сухарей. Они ещё особый хруст имеют, так бы я не догадался, что это был именно пакет. О который я поскользнулся.
Не поймав ручку перилл, я полетел вперед, скатываясь по лестнице. Жесткие холодные ступени неприветливо ударили меня по лицу, животу и спине. Но если я и выдержал это, то темные очки, которые были на моём лице, разбились и острыми осколками порезали кожу на правой щеке и левую бровь.
Оказавшись на пролёт ниже, я не встал, а подполз к стене и привалился к ней спиной. Душевное бессилие удавкой схватило за горло. Немой и сухой плач затряс всё моё мелкое и ничтожное существо. Я сам себя ненавидел в этот момент, но не мог остановиться.
Тут же вспомнились колкие слова второго гитариста, что мол раз ты по струнам не попадаешь, чего тогда «после такой-то травмы на репу полез? Нет уж дружок, ты лучше вылечись, а потом – пожалуйста, снова будешь в рядах «Creativ Frames»!». Но, несмотря ни на что, через неделю я узнал, что эти самые «Creativ Frames», дали концерт с новым ритм-гитаристом неким Klaudi. Но самым херовым было не это. А то, что на сообществе они поставили ДАТУ МОЕЙ СМЕРТИ!
Это было последней каплей. Использовать мой уход, как фишку группы, для привлечения фанатов – это было слишком!
Ко всему в инсте на другой курс меня упорно не желали переводить, говоря, что мол пусть учиться владеть клавиатурой, или идёт на первый курс другой специальности. А какой? Существуют хорошие специальности для слепых? Неа… Есть, конечно те, кто занимается чрезвычайно чувствительной для рук профессией, но вот плата за неё – мизер. Совсем не то, на что я мог жить. Ведь я привык к дорогим модным шмоткам. Конечно, можно было сказать, мол чего тебе? Ты и так не сможешь их увидеть, ты даже не будешь представлять, что на тебе надето!
Но мне было 18, и тогда это было слишком важно. И казалось и целью, и смыслом жизни. От части, конечно. Но это было как минимум – потребностью чуть ли не организма!
Игриво запиликал домофон, и низкий голос Ворона обеспокоенно позвал меня по имени.
С тех пор, как я попал под колёса, он, то ли чувствуя вину, то ли просто из жалости, старался мне помочь. Ходил со мной везде, помогая в качестве поводыря, выбирал шмотки, которые по его мыслям были в моём стиле. Ворону я доверял, он был моим старым другом и вполне серьезным парнем. Не в его стиле были всякие шуточки и приколы. Он действительно разбирался в стилях, и когда-то мне помогал в выборе. Сейчас же я без боязни доверился ему, потому что он единственный, кто позвонил и спросил, как я.
По всем сведениям (среди неформальных кругов) я был объявлен мертвым. Конечно, можно было это опровергнуть. Просто попросить Ворона зайти в инет от моего имени и везде понаписать, что я жив, только потерял зрение, но… это всё равно было бы вопросом. В то, что я жив верили только в институте, но мои знакомые в нём не были неформалами, да и вообще не тусили там, где я. По счастью расспросов с их стороны было не много. Даже больше они старались помочь – проверяли напечатанное мною и исправляли ошибки. Однокурсники откопали записи лекций в электронно-звуковой форме, так что глаза для обучения мне не требовались. Единственное от чего я на время освободился, так это от матана. Да и только на то время, пока не научусь читать на ощупь и писать ровно, не видя листа, но по координации.
Ворон поднял меня с пола, отряхнул и потащил сначала в аптеку, а затем - в оптику.

Три месяца спустя.
Самым тяжелым был вечер, когда я не мог ничего делать. Раньше я бы засел за компьтер, но сейчас… если я и мог напечатать на ощупь что-то, а вот прочитать – не мог. Маскимум – музыка, которую я крутил всё время, чтобы совсем не загнуться.
Вспоминая голос гитариста своей бывшей группы, я, полный злобы брал каждый раз гитару в руки и играл в то время, когда по времени у нас должны были быть репетиции. Ворон мне диктовал табы вслух, чтобы их запомнить, мне приходилось тут же играть их. Я запоминал мелодию и потом, даже если ошибался, понимал это на слух и находил правильный лад или струну. Евгений (ворон) говорил, что я уже прилично научился, но я только скрипел на него зубами, чтобы он не останавливался и читал дальше. На самом деле же, чем я играл больше, тем больше понимал, что ни черта не умею! Пальцы мне самому казались такими неуклюжими, слух корявым, от того, что настроен инструмент был не совсем точно. Я чутко понимал, какое я ничтожество, ничего не умеющее. А теперь ещё и по всем параметра – труп. Я даже был меньше, чем обычный начинающий тусовщик – я вообще никуда не ходил, нигде не бывал, ничего не отмечал и только ходил по комнате, деря волосы на голове и хватаясь за гитару, как за спасительную ниточку.
Но, как оказалось, самое трудное было впереди…Когда папина фирма обанкротилась, и чтобы отдать долги, родители продали машину и поставили меня перед выбором между компьютером и гитарой. Я выбрал гитару, а второго они продали…
И взвыл я в то утро, когда у меня сломался усилитель…
Телевизор был тоже продан, и из звуковой техники остался лишь музыкальный центр, которого они не коснулись, чтобы совсем уж не лишать меня последней радости.
В колонках орали “The Rasmus”. Вот «In the Shadows». Я тихо напевал вместе с их вокалистом. Наверное, сейчас я был похож на сумасшедшего, который, раскачиваясь на стуле возле окна, смотрит в него ничего не видящим взглядом слепых глаз. Под конец песни меня понесло. Зазвучала «No Fear», и я, подражая голосу Расмуса, вскинул голову и попытался петь вместе с ним. Почти под конец песни я услышал тихий звук шагов. Раньше, разумеется, за столь громкой музыкой я его не услышал бы ни в жисть. Но сейчас я слышал, как зверь.
-Кто здесь?
Я сел, опустив до этого поджатые ноги.
-Кто здесь?
-…Это я.
Голос Женьки. Фух…
-Мы хотели прогуляться, помнишь?
-Да.
-Извини, что не предупредил тебя… я не один. Знакомься, это – Freedom.  Он гитарист ещё одной группы, в которой я хочу поучаствовать.
Сперва во мне поднялось негодование. Мне не нравился тот факт, что кто-то видел мой психоз. Да и вообще, что меня кто-то видел. Но всё же недостаток общения пересилил моё возмущение, и я протянул руку. Кто-то её уверенно и просто пожал.
-Рад знакомству.
Голос парня был выше, чем у Ворона. И, судя по всему, он был невысок, если судить по уровню его голоса и высоте, с которой была опущена рука.
А через полчаса мы уже были на репетиционной базе новоявленной группы. Они играли тяжеловатый рок, инструменталку. Играли слаженно, но, как выяснилось это была не их музыка. Они кого-то переигрывали. Ворон потом мне назвал группу-автора, название которой от меня всё время ускользало. То ли «Чувство дождя», то ли ещё что-то связанное с погодой. Музыка была непростой, что говорило о мастерстве играющих. Особенно мне понравились барабаны. После репетиции Владимир (Freedom) познакомил меня с барабанщиком. Это был молчаливый человек лет 20-25 с сильной шершавой рукой и добрым сердцем.
Узнав, что я попал в аварию и потерял зрение, он немного простовато спросил:
-Это как же тебя угораздило?
А ещё минуты через три меня окончательно записали, как «Малыша».
-А вы хотите инструменталку других групп переигрывать?
-Вообще нет. Мы пытались сочинить что-то своё, и даже получалось. Ворон написал «Ветер» и «В погоне за стихией», а вот слова в ней не написали. Поэты из нас никакие. К нам кто-то хотел в вокалисты, да только мы этих «нэформалов» знаем. Им не музыка, им понты нужны!
Судя, по словам барабанщика Виктора, неформалов среди них, кроме Ворона, не было. Это были вполне уверенные определившиеся в жизни люди, которым дела не было до мод и молодёжных тусовок.
-Я случайно слышал, как ты подпевал Расмусам, - встрял Владимир. От чего я снова почувствовал поднимающуюся внутри обиду на Ворона за то, что он себя не выдал, не сообщил, что он всё видит, и не только он один… - А может, ты попробуешь что-то нам подпеть?
-Подпеть? Да я и не пел особо никогда. Так когда-то нашему вокалисту подпевал, а так – нет.
-Не слушайте его. – Судя по голосу, Женька улыбался во всю свою мордаху!.. Как же меня это злило!!! О Господи! – Он у нас и стихи, и музыку пишет. Я его засек не так давно. Раньше – да, раньше, он в одной эмошной группе играл, ритмиком был, а как зрение потерял, взялся за гитару в серьез. А не так давно сочинять стал, а стихи вот уже месяца два пишет. И, я бы сказал, нечто интересное…
-Откуда ты знаешь???!
Удивлению моему не было предела! Ну откуда он всё это знает?!
-Если ты не видишь своих листов на столе, это совсем не значит, что их не вижу я) И потом, какие тайны, Саш? Я же твой друг? Или как?
Хороший вопрос. Я только сейчас осознал, что Женька был единственным, с кем я общался последние месяца два. Если первое время я и искал общества старых друзей, но очень быстро в них разочаровался. Их всегда раздражало то, что я не мог видеть. «С тобой даже в кино не сходишь!» - было одно, из запомнившихся мне восклицаний. Женька не жаловался и не рычал. В кино он ходил, равно, как и на тусовки, но если я просил его уделить мне время, он соглашался. Иногда он приносил гитару и мы играли двухголосие. Иногда даже подпевал слова. Иногда мы пели вместе.
Ворон обычно пел на октаву ниже. Голос у него низкий, красивый – мужской. Наверху – с надрывной хрипотцой. Как-то по наитию я тоже стал похрипывать на верхних звуках, и так у нас неплохо получалось. В целом.
И вот теперь мне предлагают роль вокалиста даже в новой серьезной группе.
-А ничего, что я слепой? А?!
-Ну, ты вроде не глазами поёшь? Нет? Ну, вот и славно.
Последняя фраза Виктора решила нашу перепалку с Женькой.
А уже через 4 месяца на очередной репетиции я узнал, что в выходные мы выходим на сцену…
Волновался я страшно. Нет,  я выходил не первый раз. Но тогда как-то… не знаю даже. Даже когда я ошибался, это было незаметно. Иногда я даже не смотрел на гриф и просто тупо дубасил по инструменту. Главное тогда было – завести публику, а дальше – публике уже плевать, правильно ты играешь, или нет. Она просто в полоумном слэме теряла к тебе интерес.
Но вот, даже и первый, концерт мы давали с этой новой группой, которая, к слову, ещё не имела названия. Не на какой-то базе, а во вполне нормальном зале с хорошей аппаратурой и большим пространством для слэма. Как мне рассказал Владимир, в зале были и кресла, только их было немного, и они стояли в самом конце зала. Высокая сцена была не такой мелкой, как в клубах, где делают небольшую ступеньку, чтобы как-то отделить от зала. Здесь же, чтобы попасть на сцену, нужно было забраться на полутораметровое возвышение.
-Хорошее освещение, мощные колонки, верхние и нижние микрофоны…Потолок высоковат, в дальнем конце зала будет сильная акустика, будут звуки мешаться…
-Вряд ли, там ковровое покрытие, не скользнёт, только глуше будет и всё.
В их споры я не лез – не тот у меня уровень, да и знаний не хватит, чтобы на физические темы об акустике базарить! Ворон тоже помалкивал, только попросил за кулисами организовать запасные гитары и микрофоны, на случай поломки техники. Вся команда наша сидела на колонках, а я тихо примостился в уголке, обдумывая своё положение. В этой араве я был самым мелким. Мне было всего 18 с хвостом, еще 4 месяца назад я был самым рульным челом в крутых тусовках города, а сейчас – слепой жалкий вокалист новой группы, только собирающейся покорять сцену.
Я пытался сравнить старую группу и новую. Несомненно, новая была серьезной, именно той, которая станет известной по всей России, а может быть вырвется и за рубеж. Но был у неё и минус.
Моя старая группа… Была не только пантовой, она была творческой. 4 человека в группе писали стихи, я был в их числе. Ворон ошибся, я писал стихи уже очень давно. А ещё когда-то я так же начинал сочинять музыку. Коряво получалось, но в моей-то голове рождались ещё тогда настоящие шедевры. Просто не хватало знаний и техники. Вокалист рисовал, писал стихи и прозу, один его роман даже попал в печать. Гитарист рисовал, нехило орудовал в фотошопе, говорил на 4 языках и переводил на них наши песни. Басист занимался фотографией, так же писал стихи, кроме басухи, освоил пианино, скрипку и контрабас. Любой из них был творческой основой, которая и составляла всю группу. Мы были креативщиками. Даже когда мы играли плохо, мы выезжали на чувстве, на своей молодости и бьющей по вискам крови, которая просила музыки, звука, стихии. Мы жили музыкой, а не играли её. И понял я это только сейчас. Нет, эти новые парни играли, конечно, круче, и в целом владели техникой. Вот только не было столько в них жизни и любви к музыке.
Через четыре дня, под яркие лучи на обозрение бунтарной и радостной толпы Ворон вывел меня на сцену. На репетициях в зале я четко выучил ориентацию сцены, длину, ширину и высоту, ну случай, если полечу вниз. Ко всему прочему я неплохо ориентировался на звук из колонок, которые стояли точно по краю сцены.
Женька пробежался по струнам, сзади равномерно застучали палочки Виктора по барабанам, и вот гитара Владимира рванула откуда-то справа. Толпа ринулась к сцене, я это услышал и почувствовал. Обхватил микрофон. Поехали…
Как я был рад присутствию Ворона. Он пару раз сбился, конечно, зато соло-гитара чуть не словами пела, на сердце потеплело, дрожь в ногах прошла. Я поднял голову и окунулся в звук, в музыку, в жизнь.
Из этого состояния меня вывело неудавшееся падение. Подойдя слишком близко к краю, я загремел вниз. Но вдохновенные слэмщики лихо меня вытолкнули обратно. Спасибо, что не расступились. Там же, на сцене, было решено публикой назвать нас «Wise beginning».
То, что творилось на самом деле, я узнал уже после концерта по обсуждениям группы.
-Фигасе, Сашк! У тебя прямо талант!
-Эээ… Это к чему было сказано?
-Ах, да… Ты, сперва, так робко потоптался на одном месте, а потом вдруг как начал «колбаситсья»!
-Да?
-Ага! Я тоже видел! Я думал, как ты петь и беситься успеваешь!? Зрители в полнейшем восторге! И, вот вопрос, на репе у тебя голос слабее был, а тут я прибавляю и прибавляю, а ты всё равно всех заглушаешь! Потом уже звукари нас на колонки прибавили.
-Ой, да ну вас! Мелите поменьше…
-Точно… А когда ты вниз полетел, мы все перепугались. Влад и Женька к тебе рванули было.
-Да. Неудачно получилось. В следующий раз тебя подальше отведем.
-Да ладно, слэмщики даже рады были. Он на них когда полетел, они аж руки потянули. Я остановился, играю и думаю: «Нет, этого уже любят! И никаких трех лет не надо признания!». Потом так аккуратно тебя вытолкнули.
-Мягко? Странно, это вообще сделать непросто толпой-то.
-Ну, так они же креативщики, и музыканты – ритм чувствуют. Да и потом, хоть мы и не объявили о твоей слепоте, по твоему весьма опасному бесилову на краю сцены, было понятно, что края ты явно не видишь. Хотя не знаю, если кто и догадывается, то и не многие.
По договоренности моя слепота не разглашалась. Группа не хотела играть на фишке слепого вокалиста, они хотели, чтобы любили музыку, а не миф и вокалиста.
Но все же, что-то в моих прошлых друзьях мне нравилось больше, чем в этих не особо болтливых спокойных взрослых людях. В них не было задора! В них не было любви к музыке, тусовкам и каким-то крутым вещам, типа слэма или ещё чего-то. Стремясь к музыке, я начинал отходить от искусства. А ведь последнее и состоит в культуре, которая существует, которая принята всеми, но при этом она разнообразна благодаря богатой фантазии молодежи. Ведь именно фантазия в посторонних вещах помогает фантазировать и в музыке.

Эпилог.
Ворон сидел за компьютером и читал моё последнее сообщение в дневнике, перед тем, как я попал под колёса. Я примостился на окне, обхватив колени и уткнувшись в них лбом.
- Да, я мажор, тру-эмо и мне срать на все предрассудки. Да, я хренов нЭфир,XDD-шник и прочая фигня. И мне ничуть не стыдно. Зато я играю в группе «Creativ Frames», у меня заебись скока поклонниц, с помощью которых у меня каждый месяц новая «гёрла»!
Я усмехнулся и сладко потянулся.
-Ладно, достаточно. Спасибо, Жень.
-Да, не за что, Малыш… Может на набережную? Я тебе опишу закат. И то, как птицы кружат над водой…
Я рассмеялся. Ворон был сама забота. А тем временем теплое солнце пригревало правую щеку, а на левом глазе я чувствовал просветление. Видимо это солнечный зайчик играл на моём лице. И как-то сразу радостно становилось. «…и мне срать на все предрассудки…», - вспомнилось из дневника, я снова улыбнулся и соскочил на пол.
-Идём.